Простыни, пододеяльники, наволочки, кухонные и банные полотенца, да и футболки в придачу

Траектория нашей жизни сделала крутой поворот, когда мой тесть начал теряться у себя же дома. Все чаще и чаще так случалось, что он останавливался в коридоре квартиры, в которой прожил полжизни, и кричал: «Вот-те черт, где я?»

Дело было не в деменции. Он прекрасно понимал, что он дома. Просто не знал, где именно. В возрасте семидесяти восьми лет он полностью ослеп.

Квартира была не такая большая, кстати говоря. Две маленькие комнаты, узкий коридор, кухонка. В общей сложности — сильно меньше шестидесяти квадратных метров. Наша квартира намного больше, но я мог закрыть глаза и перемещаться по ней без каких-либо затруднений. «В чем проблема-то?» — удивлялся я. Может быть это и правда была деменция.

В кино часто показывают слепых, которые без труда заваривают себе чашку кофе, ходят по улицам и даже могут при необходимости надрать зад уличной шпане, прежде всего благодаря развитию некого шестого чувства — ну или как минимум предельно обостренного слуха. В реальной жизни слепые на удивление намного беспомощнее. Слепой человек даже не может подтереть себе свой собственный зад и быть при этом уверенным, что он чистый.

Слепота тестя стала непосильной ношей для его жены, моей тещи. Она и сама была немолода и сильно больна, чтобы еще и ухаживать за незрячим. К тому же она перестала выносить его присутствие задолго до того, как он ослеп. Они прожили вместе — одна квартира, разные комнаты — всю свою жизнь.

Когда нам надоело слушать ее бесконечные жалобы о том, в каком аду она живет, мы забрали его к себе.

В возрасте сорока четырех лет я снова начал спать на раскладной кушетке. Свободной комнаты у нас не было, так что мы с женой уступили ему спальню и переехали в комнату по соседству, в которой мы обычно работали, обедали или смотрели кино.

Я чувствовал себя как студент, который, живя с родителями, пригласил к себе подружку — и они теперь стараются делать это потише. Кушетка, ставшая нашей кроватью, с расчетом на такое не покупалась. Может и хорошо, что у него не развился предельно обостренный слух.

На нашу удачу, он обычно засыпал уже около семи. Эта привычка сформировалась отчасти потому, что ему раньше приходилось рано вставать на работу, отчасти потому, что это позволяло ему избегать лишних встреч со своей женой, которая была к нему часто жестока. Она при этом спала до полудня. Может быть, она тоже его избегала.

Теперь сама концепция дня и ночи потеряла для него актуальность, поэтому его режим стал еще более причудливым. Он мог проснуться в два или три ночи и начать свой день. Одевался, делал упражнения, шел в ванну умываться… Ну или по крайней мере пытался.

После его прибытия наш сон стал чутким, как у родителей младенца, и в первые месяцы мы с женой часто просыпались посреди ночи, разбуженные каким-то шуршанием. Выйдя в по-берлински продолжительный и извилистый коридор, мы находили тестя стоящем в каком-то случайном углу. Поджимая губы, он щупал стены и беспомощно крутил головой, пытаясь понять, где он вообще оказался.

Он почему-то никак не мог запомнить дорогу до туалета, хотя мы много раз повторяли с ним весь путь: сначала шкафчик, потом дверь на кухню, потом вешалка, потом поворот, потом кладовка, потом дверь в туалет… Через десять минут он утыкался в шкафчик и восклицал: «Это что?» «Это шкафчик, который в коридоре стоит». «Шкафчик? В коридоре есть шкафчик?»

Казалось, его мозг, лишенный визуальных сигналов, просто отказывался удерживать новую информацию. В то же время он мог с легкостью назвать любой переулок в своем районе и описать маршрут любого автобуса, который через него проходил, вплоть до конечной остановки.

Перемещаясь по квартире, он делал чудные вещи. Вместо того чтобы постоянно держать хотя бы одну руку на стене или мебели, он шел в случайном направлении, размахивая при этом обеими руками — почему-то не влево-вправо, а вверх-вниз, будто гребя по-собачьи. Конечно же, он неизбежно терялся даже в крошечном помещении. После этого мы нередко находили его рыдающим в своей комнате. «Я не хочу так жить, — тихо выл он сквозь слезы. — Я не хочу…»

Видимо, чтобы лишний раз не теряться, он предпочитал большую часть времени оставаться в своей комнате, просто сидя в кресле или лежа в кровати и слушая радио. Мне пришлось наладить русскую станцию на его старом айфоне, поскольку других языков он не знал, а в Берлине русской станции, вещающей на коротких волнах, не нашлось.

Я утешал себя тем, что никто в доме не понимал, о чем на этих русских станциях идет речь, за исключением может быть Манфреда, нашего соседа сверху, который учил русский в немецком «уни», да и тот наверное все уже позабыл. Конечно, я постарался найти что-то политически нейтральное, но на третий год российско-украинской войны это оказалось непросто. Когда тесть открывал дверь в свою комнату, ухо периодически ловило сводки с фронта о потерях украинской армии, неизменно многочисленных.

Так что можно сказать, что с потерей зрения мало что в его жизни, строго говоря, изменилось. Когда он еще видел, тесть проводил свои дни примерно так же: сидя у себя в комнате и ничего не делая. Разве что вместо радио у него прежде работал телик.

Половина розеток у него дома держалась на скотче, хотя прежде он работал на фабрике и обслуживал разное электрическое оборудование. У него не было друзей, с которыми он мог бы встретиться или которым он мог бы позвонить. Немногих родственников, которые еще были живы, он забыл. Да в его жизни и не происходило ровным счетом ничего, что стоило бы обсуждения. К делам своей семьи он тоже не проявлял никакого интереса, включая своего внука, нашего сына. Даже подарков никогда никому не дарил.

Теперь же он вдруг стал интересоваться, кто куда ходил и что делал. И в моменты просветления даже стал просить дать ему хоть какую-то работу - он готов был на что угодно, лишь бы чем-то заняться. Учитывая его полную неспособность ориентироваться на местности, жена смогла придумать для него всего несколько занятий. Вот их практически полный список:

— относить после еды свою грязную тарелку к раковине

— выливать свое ночное ведро

— бриться элетробритвой

— набирать воду в фильтр

— наполнять свою банку с водой

— тереть морковку для салатов

— тереть сыр и кабачок для ризотто

— брать яблоко из холодильника и мыть под кухонным краном

На этом фантазия наша иссякла. Но надолго все это занять его конечно не могло. Наконец, от отчаяния мы стали давать ему гладить белье. Приходилось самим тратить время, хотя бы чтобы организовать ему доску и снабдить материалом для работы. Но зато у него получалось довольно ловко гладить простыни, пододеяльники и наволочки. Чтобы продлить удовольствие, жена стала давать ему еще и кухонные, и банные полотенца, включая небольшие полотенца для лица, да и мои футболки в придачу.

Я еще никогда не видел человека, который с таким энтузиазмом занимался бы глажкой белья. Кажется, эта деятельность давала тестю ощущение большого свершения. Целый день он потом ходил в приподнятом настроении. А через пару дней уже начинал спрашивать, не надо ли чего еще погладить.

Сами мы постельное белье никогда раньше не гладили. Зачем? Это же просто напрасная трата времени и сил. К тому же электричество в Германии стоит недешево. Да и глобальное потепление никто не отменял.