Судьба дисплейбоя
Когда Степан Пачиков продал свою компанию «ПараГраф», он заперся в кабинете, сел за стол и стал плакать. Он оплакивал не свою компанию – он оплакивал свою жизнь. В этой жизни он создал успешную фирму. В этой жизни он был окружен друзьями и единомышленниками. В этой жизни вместе с ними он воплощал самые фантастические, самые важные и самые безнадежные идеи. В этой жизни он был знаменит. Эта жизнь осталась в прошлом.
Если ты стоишь на развилке и перед тобой два пути – один сложнее, другой легче, – выбирай сложный. Потому что сложный путь всегда правильный. Степан Пачиков всегда старался следовать этому принципу.
Но на этот раз он просто представить себе не мог, насколько ему будет сложно.
Заработать достаточно денег, чтобы делать не что надо, а что хочется, – это ли не мечта? Если не всего человечества, то уж точно самой амбициозной его части.
Самолеты пересекают Атлантический океан не потому, что их несет реактивный двигатель. Нефтяные вышки качают нефть не потому, что существует насос. Офисы во всех мегаполисах мира наполняются людьми не потому, что ежемесячно на кредитку падает зарплата.
Все это происходит только потому, что у амбициозных людей есть мечта. Мечта когда-нибудь конвертировать труд, талант и успех в деньги и свободу.
К несчастью, Степану Пачикову это удалось.
Он создал одну из первых советских компьютерных фирм «ПараГраф», потом перевез ее в Штаты и успешно продал сначала ее разработки компаниям Apple, Microsoft, Disney, Mitsubishi и ряду помельче, а потом и саму фирму компании Silicon Graphics за восемьдесят миллионов долларов.
Так Степан Пачиков конвертировал талант и успех в деньги и свободу.
На вырученные за компанию деньги Степан Пачиков попробовал купить себе новую жизнь. Я познакомился с ним спустя несколько лет. Эта его новая купленная жизнь на первый взгляд выглядела более чем благополучно.
Лучшую часть своего прошлого он выменял на виллу в мексиканском поселке миллионеров на берегу Тихого океана, квартиру на сорок четвертом этаже в Trump Place на берегу Гудзона и дом с обширными владениями на берегу собственного озера по соседству с заповедником перелетных птиц в Катскилле.
Он следил за лучшими в стране оперными постановками. Кушал дуриан, который чистил для него мажордом. Путешествовал по Мексике на восьмиместном Chevrolet Suburban. Вечерами наблюдал, как солнце погружается в Тихий океан. Учился водить самолет. С жаром дискутировал в блогах о судьбах России. Фотографировал перелетных птиц с помощью управляемого дистанционно фотоаппарата. Писал рассказы. Подумывал о покупке бульдозера.
И пытался справиться с самой глубокой депрессией в своей жизни.
Классический хеппи-энд выглядит так: преодолев нечеловеческие трудности, герой заполучает чемодан денег, садится в машину и уезжает навстречу свободе, достатку и счастью, оставив незадачливых противников глотать дорожную пыль.
Музыка, титры, зрители покидают зал, оставляя после себя поле боя, усыпанное пустыми бутылками и бумажными ведрами из-под попкорна. Герой остается наедине со своим чемоданом денег.
Мало кому приходит в голову, что тут начинается новая история, зачастую – куда более драматичная, чем история завоевания успеха. И хотя в современной культуре препарированы, кажется, все мыслимые человеческие ситуации, проблему человека, реализовавшего свою мечту, можно отнести к неприятному исключению.
Даже фильмы, вроде бы ставившие своей целью изучение мужского кризиса – хоть популярные у советской интеллигенции «Полеты во сне и наяву», хоть оскароносная «Красота по-американски», – в случае Пачикова оказывались совершенно бесполезными. Потому что основывались они, как правило, на сюжете о том, как мечтал вот человек о великом, а на деле ничего достичь не сумел.
Проблема Пачикова была прямо противоположного свойства. Он достиг практически всего, чего хотел.
Когда Степан Пачиков был еще студентом Новосибирского университета, он хотел, например, спасти Венецию.
Венеция тогда пострадала от наводнения, и советский студент Степан Пачиков пошел к ректору и убедил пожертвовать денег в пользу погибающей Венеции. Он написал на листе бумаги имя ректора (Спартак Тимофеевич Беляев) и сумму пожертвования (сто рублей). После этого собирать деньги с преподавателей и студентов было проще простого – в посольство Италии в итоге отправили несколько тысяч советских рублей. Венеция была спасена.
Когда Пачиков еще был сотрудником Российской академии наук, он, будучи кибернетиком, хотел расширить свой гуманитарный кругозор. В результате стал организатором легендарных в кругу его знакомых домашних семинаров, на которые мужики собирались по выходным у него дома и читали друг другу лекции об истории гражданской войны и математических закономерностях в музыке. Гуманитарный кругозор Пачиков расширил.
Когда Степан Пачиков увлекся персональными компьютерами, он захотел создать детский компьютерный клуб. Так получилось, что он познакомился с Гарри Каспаровым (Каспаров Гарри Кимович признан иностранным агентом _) . Так получилось, что Гарри Каспарову (Каспаров Гарри Кимович признан иностранным агентом _) фирма Atari отдала несколько десятков компьютеров в качестве гонорара за рекламный контракт. Так получилось, что Гарри Каспаров (Каспаров Гарри Кимович признан иностранным агентом *) отдал компьютеры Пачикову. Пачиков создал детский компьютерный клуб.
Хотя Пачиков ничего такого не хотел и не планировал, но благодаря клубу он перезнакомился практически со всеми звездами мирового хай-тека, которых только заносило в советскую Москву – от основателя Sun Билла Джоя до создателя Microsoft Билла Гейтса. Показывать звездам кроме детского компьютерного клуба тогда в Москве было нечего.
А когда сотрудник РАН, перезнакомившись с хайтек-коммерсантами, захотел сам превратиться в коммерсанта, он умудрился вместе с друзьями и коллегами по клубу основать один из первых кооперативов «ПараГраф», через который прошли многие будущие знаменитости компьютерной индустрии. От владельца «ПараТайпа» Эмиля Якупова до гендиректора (ныне уже бывшего) российского Microsoft Ольги Дергуновой.
Более того, Степан Пачиков продал технологию распознавания рукописного текста легендарной компании Apple, которая встроила ее в свой карманный компьютер Newton. Благодаря этому он оказался в Америке, где впоследствии продал усовершенствованную версию технологии распознавания легендарной компании Microsoft, которая встроила ее в операционную систему для смартфонов Windows Mobile.
Обосновавшись в Калифорнии, Степан Пачиков захотел сделать что-то еще более грандиозное и не только перевел сортировку писем на всей американской почте на свою технологию распознавания, но и потряс Штаты революционным проектом «Альтер эго».
Придуманный Пачиковым трехмерный мир должен был обучать детей истории, перенося их в разные исторические эпохи. Не было в Америке крупной газеты, которая не написала бы об «Альтер эго» и ее создателе. Financial Times даже назвала «Альтер эго» лучшим проектом 1995 года.
«Альтер эго», однако, оказался, наверное, первым проектом, который кибернетик Пачиков хотел, но не сделал. Зато он сделал состояние, продав фирму Silicon Graphics.
И вот известный по обе стороны Атлантического океана создатель лучшего проекта 1995 года, основатель компании «ПараГраф», пионер русской компьютеризации, человек-легенда Степан Пачиков стоял передо мной за плитой на кухне на своей даче в Катскилле и демонстрировал новую грань своей предприимчивости, сворачивая листы фольги вокруг сковороды – чтобы во время приготовления стейка масло не брызгало на плиту.
Когда я заметил ему, что для этих целей предприимчивое человечество давно придумало рассекатель жира – круглую сетку с ручкой, которую нынче можно купить в любом магазине кухонной утвари, изобретатель Пачиков посмотрел на меня уничижительно: я не заметил, что пара таких сеток висела у него на кухне над раковиной.
Пачикову не нравилось, что сетка удерживает жар, отчего стейк начинает не жариться, а вариться. К приготовлению обеда человек-легенда явно относился теперь почти так же серьезно, как прежде относился к наводнениям в Венеции, распознаванию рукописного текста и трехмерной реальности.
За мясом для стейков мы ездили в соседнее «сельпо», как называет Пачиков деревенский американский супермаркет. Мясо там лучшее в округе, объяснил Пачиков.
Он, однако, волновался, окажется ли на месте знакомый мясник, который режет мясо наиболее правильным образом. Судьба нам благоволила, поэтому мы даже решились на смелый эксперимент: обычно приобретался кусок толщиной полтора дюйма, но в этот раз ставка была сделана на дюйм с четвертью.
Наблюдая эту суету вокруг стейка, я было подумал, что Пачикову удалось вполне успешно инсталлировать себе в голову вместо предпринимательской прошивки операционную систему «вопросы гастрономии». Иллюзия разрушилась, когда мы остановились у стойки со специями и он привычным движением бросил в тележку банку под названием McCormick Grill Mates Spicy Montreal Steak®.
На этикетку Montreal Steak производитель нанес убийственную для гурмана надпись: «Состав: соль, специи».
Несмотря на «соль, специи», стейк оказался на высоте. «Нужна особая смелость, чтобы пользоваться дешевыми специями для дорогого мяса», – весьма довольный собой, констатировал Пачиков, чем снова сбил меня с толку.
После ужина в программе значилось прослушивание хорошей музыки через ламповые усилители стоимостью сорок тысяч долларов, ради которых мы и поехали из Нью-Йорка на дачу. Встреча с прекрасным была одновременно чем-то вроде музейной экскурсии.
Ламповый усилитель являлся для Пачикова уже не столько рабочим девайсом, сколько экспонатом, наподобие какой-нибудь походной радиостанции, выставленной на обозрение в Музее Арктики и Антарктики. Экспонат этот примечателен был тем, что провода для него Пачиков выбирал полгода.
Дело в том, что продавцы ламповых усилителей (очевидно, вполне понимая всю драму человека, покупающего усилитель за сорок тысяч долларов) дают своему дорогому покупателю возможность попробовать провода дома. Если не понравится – вернуть, попробовать другие провода.
Ведь когда ты все время только и делал, что зарабатывал деньги, а теперь только и делаешь, что тратишь, от проводов начинает многое зависеть.
– Звук – это колебания, и по серебряному проводу он идет не так, как по медному, – объяснял Пачиков проблему проводов с бокалом вина в руке под звуки оратории. – Скорость сопротивления провода зависит от частоты сигнала…
Степан Пачиков со сноровкой бывшего сотрудника Российской академии наук погрузился в описание физики процесса, но от обилия малопонятных силлогизмов и от приправленной «солью, специями» тяжести в желудке мой мозг отключился и очнулся, только когда человек-легенда дошел до сути.
– Мы с женой проверяли провода очень просто. В «Дон Жуане» есть потрясающая сцена: когда Командора убивают, там Дона Анна и Дон Оттавио поют рядом на расстоянии полуметра. Провода отличались тем, что ты либо слышал, что Дон Оттавио стоял чуть левее Доны Анны, либо они сливались…
В голове моей пронесся вихрь пошлых мыслей, все на тему «нам бы ваши проблемы».
– Проблема в том, что есть быстрые провода и медленные, – продолжал Пачиков. – Медленные хороши для вокала, а быстрые хорошо работают на струнных. Нам нужно было найти провода, которые были бы балансом. Ну не менять же провода перед каждым диском. Глупо же, правда?
– Ну почему же… – сказал я.
– Это перебор, надо чувство меры соблюдать, – сказал Пачиков.
Продав столь успешно компанию «ПараГраф», Пачиков довольно скоро обнаружил, что свободная жизнь, о которой мечтает каждый здравомыслящий человек, в действительности бросает человеку серьезный вызов. И чувство меры соблюдать удается далеко не всегда.
Младший брат человека-легенды, Георгий Пачиков, как-то признался мне, что больше всего после продажи компании ему было жалко не столько Степана, сколько его жену Светлану.
Выйдя в отставку, человек-легенда, вместо того чтобы наслаждаться жизнью, слонялся целыми днями по дому и, теряя порой чувство меры, пытался командовать на кухне так, как он командовал прежде в коридорах «ПараГрафа».
Нельзя при этом сказать, что он не пытался себя занять. Напротив, Степан Пачиков пытался себя занять чрезвычайно.
Оказавшись при деньгах и свободном времени, он бросился реализовывать все свои мечты и замыслы, которые он откладывал на потом, пока шел к успеху. Как то и полагается нормальному человеку, который, кажется, всю свою лучшую жизнь откладывает «на потом» – а это «потом» должно наступить, когда можно будет наконец отойти от дел и наслаждаться их плодами.
Пачиков отчаянно принялся наслаждаться. Он не только заинтересовался ламповыми усилителями, но и увлекся хорошей академической и современной музыкой. Потому что, если ты купил усилитель за сорок тысяч долларов, не будешь же слушать на нем Бритни Спирс или даже Beatles. Надо слушать Kronos Quartet.
Он не просто увлекся хорошей музыкой, но и переехал из Калифорнии в Нью-Йорк. Потому что, если ты увлекся хорошей музыкой, не будешь же ее слушать только через усилитель, пусть даже стоимостью сорок тысяч долларов. Надо слушать хорошую музыку в театре или в филармонии. А в Калифорнии, между тем, мало хороших театров и филармоний.
– Удивительно, что при том обилии денег, которое сосредоточено в Кремниевой долине, в Калифорнии практически отсутствует культурная жизнь, – разъяснял Пачиков. – Это одна из фундаментальных проблем русских программистов в Америке… В России мы привыкли, что научно-техническая интеллигенция с советских времен была действительно интеллигенцией. А здесь программисты – в основном пэтэушники. Поэтому наши, приезжая сюда, чувствуют себя не в своей тарелке.
Но даже переезд в Нью-Йорк с его понятными хлопотами (и усложненной логистикой между городским жильем и виллой в Мексике на противоположном берегу континента) не мог оказать на Степана Пачикова необходимого оздоровляющего эффекта. Эта его новая жизнь не шла ни в какое сравнение со старой жизнью.
– Образно говоря, мне удавалось лишь сбивать температуру – с тридцати девяти до тридцати восьми, – признался Пачиков, выключая усилитель, который так и не справился с задачей исцеления его духа.
Словно вместе с деньгами и свободой человек-легенда получил в нагрузку еще и прожорливого монстра, которого надо было кормить, чтобы он не съел своего хозяина. И человек-легенда принялся скармливать этому монстру все, что попадало под руку.
В ход пошли сначала квартира в Нью-Йорке, потом обшивка вагонкой подвала на даче, потом постройка второго этажа на вилле, затем книги, которые не успел, но хотел прочитать, уроки вождения самолета, друзья со всего света, которые получили возможность чуть ли не в любой момент оказаться гостями его квартиры, дачи или виллы, а также путешествия, интернет, ламповый усилитель, опера, фотографирование перелетных птиц и даже проект укрепления берега речки Башакилки, пересекавшей его небольшой дачный участок площадью тринадцать гектаров, который требовал нечеловеческих усилий по сбору разрешений от природоохранных организаций.
Чудовище легко пережевывало и вагонку, и ламповый усилитель, и Нью-Йорк. И раскрывало рот в ожидании новой порции денег и бесплодных усилий сделать жизнь человека-легенды хотя бы наполовину такой же значимой, какой она когда-то была.
Успех – всегда момент. А жизнь – к сожалению, процесс. Поэтому сакрализация успеха в западной цивилизации является не более рациональной идеей, чем идея молиться на прибой, каменный тотем или золотой унитаз.
В ней был бы смысл, если бы в момент достижения полного успеха люди тут же отправлялись к праотцам (и если бы такой вариант развития событий их устраивал). Но жизнь устроена так, что после достижения успеха, к сожалению, нужно еще какое-то время пожить.
Кроме того, любой успех всегда имеет обратную сторону. И извне выглядит совсем иначе, чем изнутри.
Извне продажа «ПараГрафа» выглядела как беспрецедентно успешная сделка, которая сделала миллионером не только основателя фирмы Степана Пачикова, но и больше десяти ключевых сотрудников – бывших советских ученых, поделивших между собой восемьдесят миллионов.
Изнутри продажа «ПараГрафа» воспринималась Степаном Пачиковым как предательство – он не хотел продавать компанию, но сделку за его спиной подготовил нанятый им же генеральный директор, который, как и всякий нормальный человек, видел смысл жизни в том, чтобы когда-нибудь конвертировать труд и талант в деньги и свободу.
Счастье было даровано Пачикову насильно и настолько внезапно, что он даже не подумал о том, что можно начать какое-то новое дело. Слоняясь по кухне и мешая своими советами жене, Пачиков думал не о том, что разбогател и обрел свободу, а о том, что его кинули, хоть и сделав при этом богатым и свободным.
Когда поступило официальное предложение от Silicon Graphics, ему ничего не оставалось, как согласиться. Среди ключевых сотрудников компании он оказался единственным, кто продавать не хотел.
Соглашаясь на продажу, Пачиков даже представить не мог, как сильно она разрушит его жизнь. По условиям сделки нужно было раскрыть структуру акционерного капитала «ПараГрафа»: всем стало известно, какие опционы имели сотрудники «ПараГрафа», – в том числе сотрудникам «ПараГрафа».
И вот еще вчера люди выглядели довольными зарплатами, обрадованными перспективой получить на продаже опционов несколько сот тысяч долларов, а то и миллион. И уже на следующий день превратились в обиженных, несчастных и злых.
– Одного сотрудника, беженца из Баку, я взял на работу еще в Москве, хотя мог взять тогда любого другого, – рассказал мне Пачиков. – Он нормальный сотрудник, хорошо работал, у меня нет к нему претензий. Но он не мог получить прописку в Москве. А мне было все равно, кого перевозить в Калифорнию. Я решил перевезти его. Он приехал с женой и дочкой, потом родителей перевез. Он получал нормальную зарплату. Относился ко мне хорошо. Приглашал на день рождения. У него был процент в компании, который его вполне устраивал. Пока он не увидел, сколько было у других. Он перестал со мной здороваться, звать в гости. Я стал его врагом. Не потому, что он не заработал денег. А потому, что я оценил его ниже других.
Так Степан Пачиков с ужасом осознал, что для человека относительная величина важнее абсолютной.
Чтобы понимать, какой катастрофой оказалось для него это открытие, надо знать, насколько Степан Пачиков мнителен. Ему почему-то не все равно, что о нем думают люди, включая даже малознакомых ему людей. Включая даже первых встречных.
Еще когда он работал в подмосковном совхозе «Московский» начальником автоматической системы управления и иногда ездил на работу на «левом» автобусе, однажды случайная попутчица обозвала его жмотом. Ей показалось, будто он не заплатил за проезд. Вместо того чтобы промолчать или на худой конец обозвать ее дурой, Пачиков пытался прямо в автобусе объяснить, что она ошиблась и он все оплатил. А потом еще побежал за ней по улице и попытался объяснить снова, уже с глазу на глаз.
Возраст в этом смысле ничего не изменил. Столь успешная продажа компании разрушила отношения Пачикова с людьми, многие из которых были его друзьями. И хотя бегать за ними не надо было – ходили они некоторое время по тем же коридорам, – совершенно невозможно было им что-нибудь объяснить.
В иные времена Степан Пачиков, пожалуй, мог бы найти покой в пенсионной идее. Когда Степан Пачиков вместе с Гарри Каспаровым (Каспаров Гарри Кимович признан иностранным агентом *) основал детский компьютерный клуб, журнал «Техника – молодежи» написал про него разоблачительную статью под названием «Дисплей-бой». Это было давно. К моменту нашей встречи Дисплей-бой был уже седым.
Только вот пока он достраивал второй этаж на вилле и обшивал вагонкой подвал на даче в двести квадратных метров, здравоохранение совершенствовалось, а продолжительность жизни росла.
– Здравоохранение совершенствуется, продолжительность жизни растет, – натурально жаловался Пачиков. – Я, например, ни на одну секунду не могу представить себя пожилым человеком… Мозги работают, память есть, соображаю быстро. Хочется все время что-то делать.
Для пенсионерского образа жизни он слишком хорошо себя чувствовал.
– А можно привести примеры, когда люди начали в шестьдесят и добились успеха? – вопрошал Пачиков. – Может, такие и есть. Но на ум не приходят. Брины, Гейтсы, Деллы были пацанами. Между тем я знаю многих людей своего возраста, которым по-прежнему хочется вскочить на коня и поскакать с шашкой наголо.
Чтобы снова вскочить на коня, у Пачикова имелась и довольно специфическая, неочевидная причина. Причина эта заключалась в том, что всю жизнь он считал себя крайне удачливым человеком, и, надо сказать, небезосновательно.
Повод для этого появился, еще когда он водил не BMW, а «Запорожец». Автомобильные аккумуляторы тогда были в Москве бесстыжим дефицитом. Пачиков узнал, что в Южном порту у магазина автозапчастей будут продавать восстановленные аккумуляторы. Прикурив от соседа, он отправился в путь.
Когда Пачиков приехал на место, он увидел толпу людей. Зима, очередь, списки. И тут подъехала «Волга», из нее вышел мужчина, который тогда показался Пачикову шикарно одетым.
Шикарно одетый мужчина посмотрел на толпу окоченевших людей и спросил: «Кому надо?». Толпа окоченевших людей посмотрела на шикарно одетого мужчину как на идиота.
Пачиков сказал: «Мне!». Хотя совершенно не представлял, о чем речь. «У меня лишний аккумулятор – бери», – сказал мужчина и действительно на глазах у всех отдал ему аккумулятор, взял деньги и уехал.
– Есть такое понятие в драматургии – немая сцена, – засмеялся Пачиков, вспомнив этот эпизод. – Так вот более немой сцены я не видел никогда в жизни.
Весь его успех, кажется, был одним стечением таких вот странных происшествий. Ничем, кроме фантастической удачливости Пачикова, объяснить их невозможно.
Повезло, что, будучи сотрудником РАН, устроился в общежитие иностранных переводчиков вахтером, благодаря чему в восьмидесятых стал одним из немногих экспертов по персональным компьютерам – иностранцы сначала попросили вахтера-кибернетика помочь с освоением компьютера, а потом обеспечили компьютером и самого консультанта.
Повезло, что Гарри Каспаров (Каспаров Гарри Кимович признан иностранным агентом *) заключил рекламный контракт с фирмой Atari и получил партию персональных компьютеров, но не хотел отдавать их Госкомспорту – поэтому отдал клубу (без этих компьютеров создать детский клуб не получилось бы).
Повезло, что случилась перестройка и «ПараГраф» оказался первой советской компьютерной фирмой на профессиональной американской выставке Comdex, что сразу сделало ее знаменитой.
Повезло, что Apple разрабатывала карманный компьютер Newton, для которого требовалась технология распознавания рукописного текста. Повезло, что успели заключить контракт с Apple за две недели до августовского путча 1991 года.
Наконец, повезло, что вопреки желанию самого Пачикова компанию купили незадолго до того, как обрушились акции доткомов, и задолго до того, как слишком амбициозный проект «Альтер эго» привел бы компанию к неизбежному банкротству.
Какое-то просто свинское везенье. Тем страшнее было оказаться в итоге не у дел. Тем важнее было вернуться и доказать, что удача тут ни при чем. Мало ведь оказаться в Южном порту в одно время с шикарно одетым мужчиной. Надо еще на вопрос: «Кому надо?» – успеть ответить: «Мне! Мне надо».
– Наших олигархов раа-а-азведу я круто, – напевал на следующий день Пачиков, когда садился в машину, чтобы отправиться обратно в Нью-Йорк.
После нескольких дней, проведенных в его компании, я поймал себя на желании подхватить его любимую песенку барда Шаова:
– Наших олигархов разведу я круто, соберу их вместе и скажу: «Даёшь!». И скажу: «Сдавайте, граждане, валю-ю-ю-юту. У меня народ не кормлен, начался падёж».
Увлечение поэзией и бардовской песней – важная часть идентичности физика-лирика Пачикова. Такая же, как всклокоченные волосы, которые жена все время старается причесать, чтобы муж выглядел по-человечески. Такая же, как привычка рассуждать за обеденным столом про точку сингулярности, теорию размытых множеств или постоянную Хаббла. Такая же, как отношение к бизнесу как способу осчастливить человечество – а не как к способу срубить капусту.
Распознаванием текста он ведь занялся не для того, чтобы продать технологию компании Apple, – чтобы обучать детей писать. Ему казалось, что с распространением компьютеров человечество разучится писать. А писать для человечества важно, чтобы не исчезнуть с лица земли, поскольку при письме от руки задействуются двести мышц и треть головного мозга.
А свое «Альтер эго» он придумал не для того, чтобы заниматься перспективной разработкой трехмерных технологий, ради которых и приобрела «ПараГраф» компания Silicon Graphics. А для того, чтобы пробудить интерес к истории у своих детей, которые явно предпочитали компьютерные игры историческим романам.
Как вообще этот человек заработал свои миллионы? Ответ на этот вопрос, наверное, стоит отнести к числу неразрешимых загадок природы. Впрочем, может быть, существует просто непознанная закономерность в том, что именно такие идеалисты и становятся удачливыми предпринимателями. И в том, что именно удачливые предприниматели свободу от дел переживают как заключение в бездействии.
Пачиков распевал, садясь в машину, не случайно – после времени, проведенного на даче, настроение его заметно улучшилось. Дача явно была местом, куда он сбегал, чтобы переждать очередную волну.
В продуманной обстановке его нью-йоркской квартиры чувствовалась женская рука. Брутальность дачного обихода не оставляла сомнений: мы побывали в бомбоубежище.
Я не удивился, когда он сообщил уже по дороге в Нью-Йорк, что первые попытки вернуться в бизнес были предприняты как раз в подвале этого дома.
В подвале этого дома он пытался собрать гиперболоид.
Идею гиперболоида – узкого, сфокусированного светового луча наподобие лазера, только не лазера, а значит, безопасного для глаз человека и пригодного для разных шоу, – придумал приятель Пачикова Матвей Шпизель. Потому изобретение среди знакомых было известно под именем «гиперболоид инженера Шпизеля».
– Новый бизнес – это как новый роман, – объяснял Пачиков под писк навигатора, который показывал ему дорогу от его дачи до его квартиры (как и многие компьютерщики, он явно испытывает слабость к разным гаджетам). – Вот ты написал один роман, опубликовал его, получил гонорар… Ты же не пишешь тут же второй. Ты ждешь, когда к тебе придет идея второго… Ты начинаешь пронюхивать новый сюжет.
Гиперболоид, однако, оказался не романом. В лучшем случае – повестью, причем неудачной. Пачикову за нее было неловко, потому что на нее он собрал деньги у своих друзей. Гиперболоид не пошел дальше прототипа – во всяком случае, пока.
«Влез не в свое дело», – объяснял Пачиков себе и друзьям неудачу. К тому же ему пришла в голову идея настоящего большого стартапа в софтверном бизнесе, где можно было не просто вскочить на коня, но повести за собой с шашками наголо целый эскадрон.
Степан Пачиков дожил до того возраста, когда стал иногда забывать старые советские анекдоты и имена своих знакомых из далекого прошлого. И он придумал решить проблему памяти фундаментально, создав для людей компьютерную память.
«Я был очень недоволен всеми существующими базами данных – они были созданы в эпоху больших компьютеров и сделаны инженерами для инженеров, – вспоминал Пачиков. – Само словосочетание “база данных” отталкивало любого нормального человека».
Современные компьютеры и смартфоны формально позволяли сохранять любую информацию и, кажется, вполне были способны заменить человеку память. Но Пачиков решил, что нужен единый сервис, который давал бы возможность сохранять тексты, картинки и звуки быстро и просто.
Так появился на свет сервис Evernote, который стал довольно резво набирать популярность. Во многом благодаря тому, что работал на разных устройствах, умел синхронизировать заметки между компьютерами и смартфонами, создавал резервную копию всей «электронной памяти» на случай потери всех компьютеров и телефонов, ну и позволял легко найти любую заметку.
Удобство сервиса Пачиков любит объяснять на примере бутылки пива. Оказался ты в Дублине, купил вкусное пиво, захотел запомнить – достаешь смартфон, фотографируешь этикетку и сохраняешь в Evernote.
Спустя годы, снова оказавшись в Ирландии, чтобы снова попить того пивка, достаточно попросить Evernote найти заметки, сохраненные в Дублине и содержащие фотографию, или просто набрать в поиске слово Beer – скорее всего, оно есть на этикетке, а Пачиков, конечно же, научил свой Evernote распознавать текст на изображениях.
Впрочем, это заблуждение – думать, будто Пачиков придумал Evernote только для того, чтобы можно было сфотографировать в баре этикетку полюбившегося пива, а потом эту этикетку найти, чтобы заказать пиво снова.
– В чем проблема реинкарнации? – спросил он.
– В том, что она невозможна? – предположил я.
– Восстановить тело не является проблемой, – пожал он плечами с таким видом, будто говорил о технологии получения кефира из молока. – Взять клетки, посмотреть, как устроены, сделать такие же. Не проблема. Даже твой мозг можно сделать. Вопрос в том, как набить его той информацией, которая имелась в нем к моменту смерти.
Как набить информацией мозг, я читал в интернете на сайтах трансгуманистов. Трансгуманисты полагали, что в будущем людям будут встраивать в мозг винчестеры.
Правда, мне казалось, что трансгуманисты – это горстка экзальтированных маргиналов. И вот я видел перед собой человека, который говорил: тот, кто сегодня делает записи в Evernote, в будущем сможет скопировать их себе в мозг.
– Честно говоря, я готов отдать большую часть своего состояния только за то, чтобы Evernote у меня был не сегодня, а тридцать лет назад… – сказал мне этот человек.
Инвесторам и пользователям, конечно, идеи трансгуманизма и реинкарнации были до лампочки. Что, впрочем, не мешало им оценить удобство сервиса. «Тройка Диалог», DOCOMO Capital и Morgenthaler Ventures вместе инвестировали за три года в Evernote больше шестнадцати миллионов долларов, надеясь выручить потом сотни. Количество пользователей Evernote по всему миру превзошло четыре миллиона, почти удвоившись только за последние полгода.
Но чем успешнее становился проект, тем меньше он помогал Степану Пачикову кормить его монстра.
Когда я с ним познакомился, времяпрепровождение семьи Пачиковых на мексиканской вилле в Мансанильо выглядело так. Степан Пачиков сидел за обеденным столом перед ноутбуком MacBook. Жена сидела на диване перед ноутбуком MacBook. Сын сидел рядом с ней перед ноутбуком MacBook. Всех связывала одна сеть Wi-Fi.
В тишине слышалось, как ветер сметал в бассейн лепестки экзотических цветов и качал занавеску. За ней сверкал Тихий океан, который патрулировали пеликаны.
Солнце садилось прямо напротив дивана. При особенно ошеломительном закате Пачиков хватал камеру и штатив, чтобы запечатлеть погружение солнца в океан. Думаю, количество фотографий заката в его архиве исчислялось уже тысячами.
Хотя Evernote должен был спасти Степана Пачикова от самой глубокой депрессии в его жизни и избавить его жену Светлану от лишнего командира на кухне, к моменту нашей встречи Степан Пачиков уже давно не управлял новой компанией.
Разработав прототип сервиса, Пачиков довольно быстро понял, что роман тянет на бестселлер. Но для того чтобы превратиться в многосотмиллионный бизнес, ему нужен был другой руководитель, и совсем не такой, как Степан Пачиков.
Неприятная сторона успеха, неизвестная недостаточно успешным людям, заключается в том, что со временем человек становится пленником собственных достижений. Неинтересно заниматься тем, что меньше созданного. А самому сделать что-то побольше уже сделанного не так-то просто. И чем больше был успех, тем глубже будет яма.
Однажды Пачиков подошел к кому-то из сотрудников фирмы «ПараГраф» и спросил, чем он занимается. «Иди на хуй», – ответил ему сотрудник. Как и все другие сотрудники в фирме, он был довольно близким человеком, не просто наемным работником. Пачиков его не уволил, хотя тот перешел грань, которую никогда нельзя переходить в отношениях с начальником.
Новый директор Evernote Фил Либин уволил бы такого сотрудника нахуй в ту же минуту. Степан Пачиков нанял Фила на работу, а себя уволил именно поэтому. И еще потому, что у Фила Либина не было седых волос, а был идеальный английский.
Даже прожив в Америке двадцать лет, Степан Пачиков сохранил привычку забывать от волнения все английские слова. Один раз это уже сыграло с ним злую шутку, когда вице-президент корпорации Sony вручил ему прототип карманного компьютера Sony Clie.
Тогда мало кто в Америке мог похвастаться знакомством с этим устройством – подарок был знаком особого уважения. Пачиков хотел выразить весь свой восторг, но от волнения перепутал слова.
I love hi-tech gadgets! – думал сказать Пачиков. Но от волнения сказал: I love hi-tech garbage! Никакие извинения, принесенные тут же, уже не могли сгладить оскорбление. Отношения Пачикова с компанией Sony прервались навсегда.
– Нельзя недооценивать роль языка, – говорил Пачиков, разгребая ногой песочек. – Я никогда не говорю на английском того, что я думаю. Я говорю только то, что могу сказать… Кроме того, при виде седого человека инвестор думает: вложу большие деньги, а его завтра кондратий хватит. Никому не хочется вкладывать деньги в человека, который дышит на ладан… Нет-нет, пойми меня правильно, я не дышу на ладан, – засмеялся он.
Это стало довольно очевидно, когда мы поплыли вокруг буйков.
Однако, чтобы доверить свое любимое детище другому человеку, нужно немалое мужество и изрядное самоотречение. Ведь у Пачикова имелись не только силы, но и понимание, что надо делать, а также необходимые связи. Его окружали друзья, которых Пачиков знал как облупленных (те из них, которые после продажи «ПараГрафа» не стали врагами, потому что были оценены не ниже других, а выше). Пачикову куда легче было самому остаться начальником.
Но если бы Пачиков остался у руля, он вряд ли сумел бы сделать вторую свою компанию такой же успешной, какой была первая. Уволить себя для Пачикова значило пойти тем самым более трудным, но более верным путем.
Что произошло, когда Фил Либин возглавил компанию, Степан Пачиков называет не иначе как вырубкой вишневого сада. К отцу-основателю потянулись ходоки с жалобами на назначенца, который стал перестраивать фирму по-своему, выдвигая на ключевые позиции своих людей. Отец-основатель старался не дать слабины. Кажется, ему это почти удалось.
«Вы мне выкрутили руки, я всего этого не сделал по своей доброте и глупости, он сейчас исправляет мои ошибки», – говорил он всем.
Надо ли говорить, что, отойдя от дел в Evernote, Степан Пачиков тут же стал пронюхивать новый роман.
Новый сюжет, правда, тянет уже не просто на роман – на эпопею про мир без границ. Если он его напишет, любой путешественник сможет взять в руку телефон и сказать иностранцу, что хочет. А телефон поймет, что было сказано, переведет и произнесет вслух на нужном языке. Таким образом, если у двух людей будет по такому чудо-телефону, они смогут общаться друг с другом, разговаривая на своих родных языках.
В сиквеле эпопеи путешественник будет ходить по старым районам и по музеям. А телефон проведет экскурсию, каждый раз угадывая, перед каким домом или какой картиной он стоит.
Этот сюжет Пачиков пронюхал, когда кормил своего монстра итальянскими музеями. Нужно было каждый раз куда-то бежать, брать какую-то коробочку, нажимать какие-то кнопочки. «Это все довольно глупо, – подумал Пачиков. – Живем в XXI веке. У меня в кармане телефон с мощнейшим процессором, Wi-Fi, GPS. Какая коробочка?»
Но с тех пор как он придумал этот новый роман, прошел уже год, а он по-прежнему не спешил браться даже за первую главу.
Может быть, потому, что голосовыми переводчиками занялись Google и Microsoft и его пугала конкуренция. Может быть, потому, что ему стали приходить в голову новые идеи и он никак не мог определиться, за что взяться, а необходимости браться хоть за что-нибудь не было никакой.
А может быть, потому, что он осознал: новый проект его проблему не решит, потому что человек-легенда, как и с Evernote, рано или поздно придет к тому же выводу – для такого масштабного проекта ему нужен кто-то помоложе, кто бы в совершенстве владел английским, кто умел бы увольнять друзей, кто был бы способен безжалостно вырубать вишневые сады, какими бы раскидистыми ни были ветви. И человек-легенда Степан Пачиков снова останется не у дел.
Пачиков в своей жизни создал две известные фирмы. И не горел желанием просто сделать третью. Он горел желанием круто изменить свою жизнь.
Что если, думал Пачиков, устроиться работать брокером, изучить фондовый рынок и стать профессиональным инвестором? Или начать преподавать? Заняться публицистикой? Организовать благотворительный фонд, который поощрял бы толерантность? Напроситься волонтером в местную пожарную команду?
Пачикову приходило в голову много идей, но к моменту нашей встречи Пачиков так и не смог себя заставить хоть за что-нибудь взяться. Может быть, потому, что Пачиков не слишком усердно искал решение задачки. А может быть, потому, что задача не имела решения.
Директор Evernote Фил Либин, однако, помог ему отчасти со всем этим примириться, когда однажды поделился со своим работодателем собственной теорией смысла жизни.
Теория была простая и основывалась на трех элементарных предположениях. Возможно, жизнь на Земле – единственная во Вселенной. Возможно, со временем она исчезнет из-за какого-то глобального катаклизма. Возможно, только человеческий разум способен остановить исчезновение жизни.
– Поэтому смысл твоей жизни состоит в том, – сказал мне Степан Пачиков, глядя на меня в упор, но совершенно явно имея в виду не меня, – чтобы помочь предотвратить исчезновение жизни во Вселенной… После того как я это услышал, стало не все равно, когда умрешь. Раньше можно было подумать: ну а какая разница? Но каждый новый день, прожитый человеком на земле, увеличивает шансы человечества на сохранение жизни.
Он покачал вино в бокале. За его спиной шумел океан. На кухне позвякивала посуда, которую прислуга расставляла по местам после ужина.
– Стало сильно легче жить, – сказал он.
1 сентября 2010 года, журнал Сноб 🔗